Сотрудничество крупного капитала и гениев меняет мир. Вот четыре классических истории, которые вы не знаете до конца.
Олег Крот, инвестор, управляющий партнер международного холдинга TECHIIA
Прекрасно и трудно жить во времена, когда многое изобретено до нас. Прекрасно — потому что в отличие от предков, впервые приделавших колеса к ящику, мы можем не изобретать телегу заново, а сразу разрабатывать для нее автопилот или алгоритм оптимизации маршрутов. Трудно — по той же причине. Ведь чем больше пустот заполняет человеческое знание, тем сложнее придумать радикально новое.
Вот начинающие стартаперы и переизобретают службы доставки, такси-сервисы, аренду по клику, телефон в телевизоре и телевизор в телефоне. А опытные инвесторы называют это перспективными проектами.
Инновации же корнями тянутся не столько в потребности человека, сколько глубоко в науку — и потребности иногда сильно опережают. Но здесь традиционный дисбаланс. На разработки, которые отнимают жизнь или наоборот ее продлевают, государства не жалеют средств. Потому-то так много бытовых инноваций вышло из военного или медицинского сектора.
А остальные проекты сталкиваются с трудностями во все времена. Но они не меньше продвигают человечество вперед. Сложность в том, что их создателям из мира науки трудно объяснить, как встроить изобретение в реальность. Здесь в игру должны вступить предприниматели. Их задача — инвестировать в глубокие знания, разглядеть их ценность, применимость и проложить дорогу в мир.
Ниже я приведу четыре исторических примера взаимодействия науки и крупного капитала. Вы о них наверняка слышали, но вряд ли знали о деталях. В мире бесконечных одинаковых приложений, соцсетей и стартап-питчей нам пора вспомнить о том, как делались — и делаются — фундаментальные изменения.
Гравитация за герцогские деньги
Имя Галилео Галилея у многих ассоциируется с телескопом, бросанием шаров с Пизанской башни и фразой «А все-таки она вертится!» (кстати, мифологической). Но немногие знают о его прочной меценатской поддержке.
Галилея еще в студенчестве замечают благодаря таланту и харизме. Но эти же черты, наряду с неготовностью верить на слово, зубрить средневековую схоластику в Пизанском университете и шуточками над узко мыслящими, портят юноше жизнь, репутацию и карьерные перспективы.
После учебы Галилео худо-бедно пристраивают сначала во Флорентийскую академию, потом в родной Пизанский университет. Студенты обожают его за эксперименты, споры на парах, непризнание авторитетов. Коллеги и начальство, плоскость суждений которых он высмеивает, выживают любимого преподавателя молодежи.
Галилей остается с долгами, тремя детьми, любовницей и родительской семьей на попечении. Еще несколько заходов в преподавательскую деятельность не решают вопрос финансов и амбиций исследователя.
Все меняется в 1610 году. Уже известный ученый успевает изобрести телескоп, рассмотреть поверхность Луны, обнаружить спутники Юпитера. И здесь Галилей хитрит. Он посвящает свою книгу «Звездный вестник» бывшему ученику, которого когда-то влюблял в науку, а ныне — новоиспеченному главе республики Козимо II Медичи.
Европейские ученые в восторге. Молодой герцог польщён и приглашает Галилея на должность придворного математика и философа. Отличное жалование, роскошная вилла, бездонный бюджет на исследования. Ученый наконец-то чувствует себя оцененным по достоинству.
Изучение гелиоцентрической теории наводит на мысль, что вращение планет вокруг Солнца может объясняться каким-то магнитным воздействием. По сути, подводит к открытию гравитации. Еще через время из рабочего кабинета Галилей распознает кольца Сатурна, пятна на Солнце, фазы Венеры, делает предположение о существовании и движении Нептуна.
Да, после кончины влиятельного покровителя католическая церковь, угрожая смертью, заставит ученого публично отказаться от своих теорий. Но на развитие науки это не повлияет.
История Галилея и Козимо Медичи показательна: научная свобода гения доступна только за очень большие деньги. Правда, огромных ресурсов мало — меценату самому нужно иметь хорошее образование, чтобы распознать научный потенциал и не жадничать.
Бизнес развивает геодезию
В доGPS-ные времена людям было сложно прогнозировать мореходный бизнес. Корабли часто теряли ориентиры, приходили не туда и частенько оставались в море навсегда.
Богатые страны, вроде Англии и Франции, инвестировали огромные деньги в изучение поверхности Земли. Правда, у каждой из них были свои собственные долготы с широтами и нулевым меридианом. Парижская обсерватория высчитывала исходную точку, исследуя положение Юпитера, Лондонская — Луны. Позже мир признает правоту англичан.
Тем временем на территории Российской империи заканчивает обучение некий студент-филолог — Фридрих Георг Вильгельм (в будущем — Василий Яковлевич) Струве. Его уже ждет теплое место в местной гимназии, но ректор Дерптского (Тартусского) университета предлагает заняться точными науками за приличную стипендию. Молодой человек согласен. В 1813 он пишет диссертацию «О географическом положении Дерптской астрономической обсерватории». Начало градусным измерениям положено.
Изучение астрономии делает молодого ученого интересным местным бизнесменам. В 1816 году Лифляндское экономическое общество заказывает ему создание карты Лифляндской губернии. На работу уходит три года. Качественные исследования выводят Струве на новый карьерный уровень. Дерптская обсерватория с обновленным инвентарем и выросшим бюджетом приглашает новую звезду на работу.
Следующие 6 лет Струве измеряет дугу меридиана длиной 3-4 градуса. География — от острова Гогланд в Финском заливе до города Якобштадт (современный Екабпилс в Латвии).
В 1850 году исследование окончено, а в 1857 выходит научная работа «Дуга меридиана в 25 градусов 20 минут между Дунаем и Ледовитым морем, измеренная с 1816 по 1855 год». Она ложится в фундамент современной геодезии.
Свидетельства этого масштабного исследования до сих пор сохраняются на территории 10 стран, в том числе в Украине. Некоторые из них — в списке Мирового наследия ЮНЕСКО.
История Фридриха Струве показывает способность небольших бизнес-групп сделать возможным то, что не под силу даже сильным и богатым государствам.
Вера в автомобиль
1888 год. Берта Бенц вместе с двумя сыновьями-подростками совершает первый в мире автопробег и тест-драйв. Семья садится в недавно запатентованный Карлом Бенцом трехколесный Model III Motorwagen и едет из Мангейма в Пфорцгейм.
Официальный предлог — навестить родителей. Реальный — проехать более 100 км по разным дорогам, чтобы как можно больше людей увидело: изобретенный ее супругом автомобиль безопасен, его можно использовать каждый день.
Еще до свадьбы Берта Бенц инвестирует часть своего наследства в эксперименты умного парня с большой мечтой. Дочь успешного бизнесмена из небольшого немецкого города не летала в научных облаках, в отличие от будущего супруга, а очень приземленно смотрела на перспективы агрегата, который передвигается без лошадей.
Она участвует в испытаниях, разработке дизайна, интересуется технологическими процессами. Ее возмущает то, что автомобили вызывали восторг у каждого, кто их видел, но продаж не было.
Наконец, она решается на тот самый смелый шаг — без ведома мужа. За эти 100 км:
- агрегат несколько раз дозаправляют в местных аптеках;
- Берта чистит топливные проходы булавкой для шляпы и использует подвязку в качестве изоляционного материала;
- сапожник ставит кожаную накладку на деревянную тормозную «систему»;
- сыновья регулярно добавляют воду для охлаждения;
- на каждом подъеме автомобиль нужно толкать руками.
Хоть я сочувствую переживаниям Карла и не одобряю такой риск со стороны родных, для меня эта история о людях, которые верят и готовы инвестировать в нас больше, чем мы сами.
Упущенное кинопервенство
Кинематограф мог пойти в мир с подачи нашего соотечественника — если бы его вовремя рассмотрели нужные люди.
В 1893 году механик из Харьковской области Иосиф Тимченко изобретает оригинальный скачковый механизм прерывистого изображения картинок. Проще говоря — прототип киноаппарата. В 1894-м он демонстрирует новую технологию на IX съезде исследователей природы и врачей Российской империи. Зрители в восторге. Предложений нет.
Весь год Тимченко представляет новинку банкирам, промышленникам, чиновникам. Результат — благодарности и похвалы. Коммерческую ценность не удается рассмотреть никому.
В этот же период Луи и Огюст Люмьеры занимают плацдарм. Им не нужны внешние инвестиции: можно вдоволь экспериментировать с желатиновыми фотопластинками, которые выпускает их же семейная фабрика. В феврале 1895 года братья подают патентную заявку на синематограф, а в декабре организовывают первый коммерческий показ фильмов. Последний получает ошеломительный успех.
Событие в парижском Grand Café на бульваре Капуцинок освещают в прессе так широко, активно и эмоционально, что Люмьеры с трудом справляются с потоком коммерческих предложений. Будущим франчайзи предлагают условия 60/40, где 60% — доля изобретателей синематографа.
В течение следующих двух лет новая технология демонстрируется в Лондоне, Риме, Кёльне, Женеве, Мадриде, Санкт-Петербурге и Нью-Йорке, Мельбурне, некоторых городах Японии. А Иосифу Тимченко уже нет смысла искать инвестиции.
Эти истории я рассказал, чтобы подчеркнуть: мир входит в новый виток кризиса глубоких проектов. Многие разработки тихих гениев от науки и техники остаются незамеченными, потому что у местных бизнесменов, привыкших к двухходовым схемам, не хватает визионерства увидеть их потенциал.
Нужны новые мосты между гениями и бизнесом. Будущие архитекторы изменений — люди и компании с ресурсами, которые, подобно Козимо Медичи и Лифляндскому экономическому обществу, видят развитие своего дела и мира в целом именно в лице ученых.
Оригинал статьи на
